Последние новости категории "Новости СНГ":

В России заявили, что СССР был незаконно созданным государством

Источник

Судья Конституционного суда назвал СССР незаконно созданным государством

Судья Конституционного суда назвал Советский Союз незаконно созданным государством. Константин Арановский сказал, что Российская Федерация не должна считаться правопреемником «репрессивно-террористических» действий советской власти. Свое мнение судья высказал в дополнении к постановлению КС о возмещении жилья, которое отняли в ходе советских репрессий. Арановский уверен, что Россия должна возмещать вред, причиненный СССР, но не как наследник государства-виновника, а «с верой в правду».

Мнение судьи Конституционного Суда Российской Федерации К.В. Арановского

В общем согласии с Постановлением Конституционного Суда Российской Федерации (далее – Постановление) полагаю, однако, что в уточнении нуждается замечание о «Российской Федерации как правопреемнике СССР – государства, с деятельностью которого связано причинение вреда…». Трактовать это в смысле универсального (общего) правопреемства по широкому спектру прав и обязанностей не позволяют обстоятельства дела, предмет которого касается причинения и возмещения вреда жертвам политических репрессий.

Это сужает замечание о правопреемстве к правоотношениям реабилитации жертв беззаконных советских репрессий, где соответствующее публично-правовое обязательство России «предполагает использование механизмов, сходных с гражданско-правовыми обязательствами вследствие причинения вреда». Само по себе, однако, оно не относится к обязательствам из деликта ни по основаниям, ни по составу сторон правоотношения, ни по содержанию и правовым последствиям. Соответственно, и Закон Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий» представляет собой «специальный нормативный правовой акт», содержание которого «по своему действию во времени, пространстве и по кругу лиц существенно отличается от общего гражданско-правового регулирования…». Реабилитацию жертв репрессий, которую он предусматривает, нельзя вполне приравнять к возмещению вреда, причиненного потерпевшему виновным лицом, т.е. к обязательству из деликта. Уже это одно делает спорным правопреемство с перенесением на Россию обязательств коммуно-советской власти из ее репрессивно-террористических деяний. Оттого и замечания о нем представляются попутно сказанным (obiter dicta) и едва ли создают решающую часть правовой позиции (ratio decidendi), которой обосновано Постановление.

Вместе с тем причинение и возмещение вреда неотделимы от личности причинителя. Само обязательство его возместить обусловлено виной причинителя, которую предполагает по общему правилу деликтное деяние. Вина бесспорно присутствует в составе того многолетнего злодеяния, когда «за годы Советской власти миллионы людей стали жертвами произвола тоталитарного государства, подверглись репрессиям за политические и религиозные убеждения, по социальным, национальным и иным признакам». Переместить вину, тем более столь безмерную и непростительную, с одного субъекта на другой нельзя, как меняют лиц в договорных, например, обязательствах или членство в Совете безопасности ООН. Само время необратимостью своей мешает здесь правопреемству: деликт – это не соглашение на будущее и не решение на перспективу в договорной, корпоративной или законодательной дискреции. Это собственно причиненный вред, виновный и необратимый как все, что случилось в прошлом.

Словом, правопреемство в правоотношениях из причинения вреда спорно само по себе, не считая, впрочем, реорганизации юридических лиц и трансформации публичных образований, включая государства. Их условные личности свободнее допускают перемещение вины и ответственности. Важно, однако, чтобы прежняя и новая государственность не были друг другу в корне чужими и разными, иначе переход вины терял бы этикоюридические и политико-правовые основания. В этой части всего и сомнительнее правопреемство России с коммуно-советской властью, которая и сама изначально себя не связывала правопреемством ни по договорам, ни по законам разрушенной России, ни по обязательствам за старые российские «вины».

Даже в условном юридическом смысле России незачем навлекать на свою государственную личность вину в советских репрессиях и замещать собою государство победоносного и павшего затем социализма. Это невозможно уже потому, что его вина в репрессиях и других непростительных злодеяниях, начиная со свержения законной власти Учредительного собрания, безмерна и в буквальном смысле невыносима. Непоправимая катастрофа в судьбах народов и миллионов людей с безмерными потерями и отнятым будущим представляет собою «вред, реально неисчисляемый и невосполнимый», как это сказано в Постановлении. С такой виной государственность не вправе и не в состоянии правомерно существовать, оскорбляя собой справедливость, свободу и человечность. Под этим бременем и рухнула коммуно-советская власть, так что теперь ни продолжать, ни возрождать ее нельзя иначе как на ее стороне и с ее неискупимой виной.

Правопреемство с нею ставило бы под сомнение право России определять условия возмещения вреда жертвам репрессий, в том числе состав пострадавших. Разве можно правопреемнику по своему усмотрению ограничивать круг потерпевших российскими гражданами? Разве правопреемники выбирают между натуральной реституцией и денежной компенсацией, предпочитая по своему усмотрению способы возмещения вреда без решения суда, арбитража или соглашения с жертвой? Спорно, будучи правопреемником репрессивного режима, ставить пострадавшего на жилищный учет, вместо того чтобы компенсировать утрату жилища реституцией или деньгами. Разве субъект, отнимавший жилище, вправе обращаться к жертве за доказательствами ее нуждаемости в жилье и ставить это условием предоставления жилья? В правопреемстве размеры возмещений ближайшим образом зависели бы от величины причиненного вреда.

С другой стороны, правопреемство оставляло бы на стороне причинителя право на спор, в том числе о размерах возмещения, которое, с одной стороны, должно состояться в полном размере, а с другой – не больше, чем доказано. Лично виновные в деликте вправе доказывать по своему интересу, что потерпевший сам содействовал причинению вреда и мог, но упустил предпринять меры, которые предотвратили бы его наступление или снизили бы его размер. Правопреемник Советов тоже мог бы ссылаться на виктимность поведения, чтобы потерпевшие и правопреемники их опровергали или оправдывали коллективное и личное участие в низвержении законной российской власти, в установлении тоталитарного репрессивного ига и в самом существовании коммуно-советского режима, в одобрении и сочувствии деяниям его с их ведома или по беспечному неведению. Это с вероятностью оскорбляло бы муки пострадавших людей и народов и память о жертвах.

Конституционный статус государства, непричастного тоталитарным преступлениям ни «лично», ни в правопреемстве, позволяет восстанавливать справедливость бессрочно, безотносительно к давности, которая ограждала бы виновную сторону. Такое государство вправе и обязано как честная власть оценить и причиненный жертвам вред, и другие важные обстоятельства, включая наилучшие и доступные средства, которыми может оно возмещать вред репрессированным. В отличие от преемников причинителя оно вправе само решить, какими способами и средствами ему по силам вести реабилитацию и от чего ее начинать – от коллективизации с Большим террором или от Красного террора с продразверстками и миллионами голодных смертей в Поволжье и в Приуралье, с Кронштадтским и крестьянскими восстаниями, от Соловецких лагерей и ГУЛАГа, а может быть, и от расстрела демонстрации в защиту Учредительного собрания в январе 1918 года.

Теперь Россия определяет во времени «реабилитацию всех жертв политических репрессий, подвергнутых таковым на территории Российской Федерации с 25 октября (7 ноября) 1917 года», и при этом имеет в виду «восстановление их в гражданских правах, устранение иных последствий произвола и обеспечение посильной в настоящее время компенсации материального ущерба». Россия вправе решать, какими средствами возмещать русскому православию, другим конфессиям и народам их разорения и депортации. Имея в виду «возможно более полное возмещение» при «использовании имеющихся средств и финансово-экономического потенциала», Российская Федерация без правопреемства должна решить, возмещать ли утрату жилищ лишь тем, кто лично репрессирован, или же учесть со временем изъятие частных домовладений и квартир, где Советы устроили номенклатурное и коммунальное жилье, вовлекая массы в беззаконную поживу им же на несчастье.

Это, впрочем, доводы, которые обсуждают и даже отрицают, в отличие от формально установленных и объявленных обстоятельств и правовых состояний, которые исключают вышеназванное правопреемство.

Из Постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 30 ноября 1992 года № 9-П следует, что «в стране в течение длительного времени господствовал режим неограниченной, опирающейся на насилие власти узкой группы коммунистических функционеров…» и что «по последнему списку ЦК КПСС от 7 августа 1991 года» их было «7 тысяч человек, занимающих ключевые должности в государстве» в качестве «номенклатуры». Она при таком количестве образовала не столько «узкую группу» наподобие заговора, сколько правящее сословие, которое завладело государством сверху донизу как решающий носитель власти. России нельзя быть правопреемником такого государства и тем более считать правопредшественниками «руководящие структуры КПСС И КП РСФСР, присвоили государственно-властные полномочия и активно их реализовывали».

Репрессии представляли собой не эксцесс и не серию нарушений, а саму политику: «…руководящие структуры КПСС были инициаторами, а структуры на местах – зачастую проводниками политики репрессий в отношении миллионов советских людей… Так продолжалось десятилетиями»; при этом «органы КГБ, – констатировал Конституционный Суд Российской Федерации, – являются политическими, осуществляют мероприятия ЦК КПСС и работают под его непосредственным руководством, руководящие работники КГБ входят в партноменклатуру, приказы председателя КГБ издаются с одобрения ЦК КПСС».

Разве изначально незаконные партийно-государственные властеобразования можно считать правопредшественниками конституционной государственной власти? Идеализировать российскую государственность не обязательно, но и вязать ее правопреемством с тоталитарным режимом нет оснований, тем более с репрессиями против крестьянства и предпринимательства, с ГУЛАГом и Большим террором, когда партийно-советские власти полтора года подряд ежедневно убивали по полторы тысячи собственных граждан в мирное время, как вражеская армия на войне.

От этих репрессий Российская Федерация прямо и косвенно отрекалась по многим поводам и в разных формах. Так, Государственная Дума Федерального Собрания Российской Федерации постановлением от 2 апреля 2008 года № 262-5 ГД утвердила Заявление, где ряд осуждающих констатаций вполне исключает правопреемство России с репрессивным режимом. Имея в виду «архивные документы», Государственная Дума обличила его в том, что в прямом намерении он ставил «задачей уничтожить мелких собственников, провести насильственную коллективизацию», чтобы «получить армию рабочих для индустриализации»; что «руководство СССР и союзных республик применяло репрессии для хлебозаготовок»; что «насильственная коллективизация вызвала голод», от которого «в 1932–1933 годах погибло около 7 миллионов человек преимущественно в сельскохозяйственных районах страны». Этим Заявлением депутаты Государственной Думы «решительно осуждают режим, пренебрегший жизнью людей ради достижения экономических и политических целей, и заявляют о неприемлемости любых попыток возрождения в государствах, ранее входивших в состав Союза ССР, тоталитарных режимов, пренебрегающих правами и жизнью своих граждан».

О жертвах поволжского и приуральского голода 1921–1922 годов постановления нет, но известно, что погибли миллионы и что его «причинила» советская власть, лишая крестьян возможности вести товарное производство и отнимая у них даже в голодное время их собственное продовольствие, чтобы вовсе упразднить собственность и торговлю, т.е. заменить «спекуляцию» продразверстками с тотальной «государственной организацией заготовки и распределения» по утверждаемому ВСНХ «плану использования всех производимых в стране и импортируемых продуктов» для его исполнения Комснабом, Главпродуктом и местными властями. Вину иногда облегчают старания предупредить и загладить вред, но одиннадцать миллионов людей примерно год кормили Фр.Нансен, Г.Гувер и прочие иностранцы, а большевики под видом помощи голодающим отняли у церкви имущества на 5 млн золотых рублей и потратили на их спасение лишь миллион, чтобы тем же годом 5 миллионов золотом отправить на помощь германской революции.

Судя по положениям пунктов 10–15 Декларации о государственном суверенитете РСФСР от 12 июня 1990 года и особенно по Преамбуле Конституции Российской Федерации с другими ее установлениями, российское государство учреждено не в продолжение коммунистической власти, а в реконструкции суверенной государственности с ее возрождением на конституционных началах; оно воссоздано против тоталитарного режима и вместо него, чтобы впредь в самих основах пресечь амбициозное насильственное беззаконие с попранием свободы и достоинства людей. Обстоятельства принятия Конституции Российской Федерации определенно это подтверждают.

Не нужно быть преемником и последователем, например, пиромана, чтобы тушить пожары и спасать погорельцев с их имуществом; наследовать коммунизму тоже не обязательно, чтобы исправлять последствия тоталитарного зла. Восстанавливать справедливость можно не только по вине, но и просто ради права с верой в правду, из положительной ответственности и по милосердию. Неплохо, конечно, и деятельное раскаяние виновного, как и расплата по вине, если есть кому каяться и платить. Но вернее, может быть, зло исправят все же те, кому не нужно быть себе судьей в собственном деле ни лично, ни по правопреемству. Чтобы следовать статье 53 Конституции Российской Федерации и возмещать вред, причиненный незаконными действиями (или бездействием) органов государственной власти или их должностных лиц, государству не обязательно каждый раз быть на стороне причинителя вреда. Это тем более не обязательно, если жертвы пострадали от власти, пусть и предшествующей, но вовсе не родственной правовому демократическому государству.

Та власть потому и была иной, что репрессировала множество пострадавших и лишь условно, в приступах слабости, временами реабилитировала часть жертв, оставляя их, однако, «меченными» неясной какой-то виной. На себя вину эта власть не брала и вреда своим жертвам не возмещала, ни в чем сама не каялась, и не ей быть правопредшественницей правовой демократии.

Состоять в таком правопреемстве нет оснований, тем более что социалистическая власть вовсе не собиралась продолжать себя в демократической России и уступать ей место в историко-правовом континууме. В перспективы и планы коммунистических советов не входило, конечно, устраивать Российскую Федерацию на конституционных началах. Напротив, в Постановлении от 30 ноября 1992 года № 9-П Конституционный Суд Российской Федерации исходил из того, что коммунистическая власть до последних дней своих противилась и угрожала российскому суверенитету и конституционному строю:

«приостановление деятельности Компартии РСФСР… соответствовало положениям статьи 4 Конституции Российской Федерации, обязывающей органы государства обеспечивать охрану правопорядка, интересов общества, прав и свобод граждан…»;

глава государства действовал по «праву Президента России признать наличие угрозы государственной и общественной безопасности страны и в зависимости от степени реальности угрозы принимать решения…»;

«Указ от 23 августа 1991 года… был направлен на непосредственное применение части второй статьи 7 Конституции Российской Федерации в редакции от 24 мая 1991 года, не допускающей деятельности партий, организаций и движений, имеющих целью или методом действий, в частности, насильственное изменение конституционного строя, подрыв государственной безопасности»;

«Постановлением Верховного Совета СССР от 29 августа 1991 года… была приостановлена деятельность КПСС на всей территории СССР».

Российскую преемственность Советам отрицают даже те, кто исповедует им верность, например, по догматам известного писателя: «Мой Советский Союз не оживить, он умер, я знаю место захоронения: там горит Вечный огонь, туда можно выйти сквозь любую темноту и вновь ощутить себя ребенком, за которого есть кому заступиться», а «то, что вы растерзали, …что вытащили из гроба и снова нарядили, вот это все – не моя Родина».

Из чего быть правопреемству, если в социал-государственной вере видеть Родину и гражданство полагается в Советах, а не в России. Граждане, верные правовой демократии, и подавно не собираются продолжать дело Ленина – Сталина. Им нет никакого резона следовать режиму, где, например, шифрограммой от 10 января 1939 года Сталин требовал продолжать «метод физического воздействия», применение которого «в практике НКВД было допущено с 1937 года» и который, несмотря на злоупотребления, «правильно применяется в отношении явных и неразоружившихся врагов». Правовая демократическая социальная государственность учреждена не в продолжение коммуно-советской власти, а в ее отрицании, и у России нет поэтому оснований состоять в общем правопреемстве к Советскому Союзу и брать на себя все бремя его деяний.

Конечно, конституционная власть не может, подобно тоталитарной, безответственно попирать законные интересы, правила и границы, как сложились они, или отрекаться от состоявшихся обязательств и долгов. Напротив, она их признаёт иногда даже в спорной части просто из уважения к праву. Но это предметно-функциональный континуитет в русле положительной ответственности за продолжение, состояние и последствия начатых дел, от которых зависит множество интересов и прав. Он, однако, сам по себе не означает правопреемства между властями, тем более универсального.

Так, Постановлением от 3 июля 2019 года № 26-П Конституционный Суд Российской Федерации допустил, в частности, ответственность муниципальных образований за последствия незаконных действий местных советов, имея в виду, однако, не правопреемство в собственном смысле, а «непрерывность осуществления властных функций». Среди решающих обстоятельств он учел «масштабные конституционные преобразования» и «принципиальные различия в организации публичной власти советского периода и современной публичной власти», с тем, однако, что они не должны лишать гражданина права на возмещение вреда, который наступил в отсроченных последствиях от незаконных действий (бездействия) несуществующих уже властей. Правопреемством это можно назвать только в том «широком значении», которое следует не из права с его принципами и статусами, а из обязанности законной власти непрерывно отвечать за доставшиеся ей дела и предметы, в том числе от прежних властей, несмотря даже на коренные расхождения с ними. Примерно так же законные власти отвечают за последствия стихийного зла, не притязая, конечно, на правопреемство с природными стихиями.

Российская Федерация не продолжает собою в праве, а заменяет на своей территории государство, незаконно однажды созданное, что и обязывает ее считаться с последствиями его деятельности, включая политические репрессии. Это длящийся правовой переход с перерывом, однако, в юридическом родстве. Спорно акцентировать юридическую преемственность в этом транзитном континуитете, имея в виду стойкие смысловые референции к значению правопреемства, которые остаются в силе даже с оговорками на широкие смыслы и на особые обстоятельства.

Правда, Федеральный закон «О государственной политике Российской Федерации в отношении соотечественников за рубежом» вдалеке от своего предмета объявляет Российскую Федерацию правопреемником и правопродолжателем не только многовекового Российского государства (и скоротечной Российской республики), но и РСФСР и СССР, как будто законная государственность правомерно перешла в законную же советскую власть и будто бы та не являла собой трагический разрыв с попранием национальной государственной традиции. Столь широкое обобщение получает довольно скромную реализацию в отдельных извлечениях из законодательства о гражданстве без видимого прироста, а также в намерениях поддержать зарубежных соотечественников в осуществлении гражданских, политических, социальных, экономических и культурных прав, в сохранении самобытности и поощрить их свободный выбор в пользу духовной, культурной и правовой связи с Российской Федерацией. Но, например, применительно к союзному гражданству, где по исходному заявлению и можно было предположить правопреемство, законодательная решимость убывает к «принципу непрерывности (континуитета) российской государственности», чтобы с ним «соотнести институт российского гражданства», а не с правопреемством.

Сказанное, конечно, не отменяет важные аспекты в частных случаях правопреемства, каждый со своим правовым основанием в законодательных и судебных решениях, в соглашениях, в признании членства в международных институциях, а также в силу удержания территорий, предметов и комплексов, юрисдикций, доставшихся России от прежних публичных образований ввиду исчерпания их прав на эти объекты или же с их упразднением. Так, уже в Постановлении от 9 июня 1992 года № 7-П Конституционный Суд Российской Федерации установил, что Правила приема учреждениями Сбербанка СССР целевых вкладов на приобретение легковых автомобилей утверждены были в 1988 году Приказом Председателя его Правления и Министра торговли СССР, и поскольку Правительство Российской Федерации этого не оспаривает, а на территории России их действие привело к возникновению договорных обязательств между гражданами и государством в статусе должника, то и правопреемником по ним является «Правительство России в лице Сбербанка и Министерства торговли Российской Федерации». В Постановлении от 20 июля 1999 года № 12-П Конституционный Суд Российской Федерации исходил из правопреемства России по правам Союза ССР на перемещенные культурные ценности, которые находятся на ее территории.

Хотя Россия и не одна вошла в транзит из государственного социализма к правовому государству, ей не с кого брать назидательные примеры, ибо народы-жертвы держат свой путь на разных скоростях, при неодинаковых издержках и обстоятельствах. Ориентирные вехи его, между тем, довольно ясны, что во многом и предрешает общность исходных позиций в правовой реконструкции. Уместно в этой связи заметить, что Германия, например, сначала в судебной доктрине, а потом в законе констатировала «преступления антиправового режима Социалистической единой партии Германии» (в контексте их давности – BGB1. 1993. I. S. 392), а Чехия приняла Акт о незаконности коммунистического режима от 9 июля 1993 года № 198/1993. Такие констатации и решения даются иной раз не без колебаний, что вполне понятно, но было бы странно, если бы Россия определяла себя принципиально иначе. Она и не ведет себя так, несмотря на останки и призраки государственного социализма, которые, кстати, очень заметны даже на Востоке Германии несмотря на опеку немецкого Запада. Остаются в силе констатации российского Закона «О реабилитации жертв политических репрессий», обличающие Советскую власть в миллионных жертвах многолетнего репрессивного произвола тоталитарного государства, с выражением сочувствия пострадавшим от всего Федерального Собрания. Того же рода квалификации есть и в актах российского конституционного правосудия, включая Постановление. Россия изрекает свои осуждения как защитник своего народа, пострадавшего от репрессивных преследований коммуно-советской власти, т.е. в решительном с нею разрыве.

На подобные решения уходит время, как, например, на доказательство известного геноцида, который век спустя признают уже во многих странах, хотя и не везде. Полвека почти ушло, чтобы каудильо перестал торжествовать у всех на виду, оскверняя своими могильными почестями память о сотне тысяч расстрелянных испанцев. Но если решения эти и откладывать, то не так, чтобы в будущем что-то их осложняло и мешало на них настаивать. Между тем знаки юридического родства конституционной России с тоталитарным ее предшественником может кое-что осложнить, если эту связь прочитать в попутно отмеченном правопреемстве. Вряд ли это поможет справедливому осуждению тоталитарных преступлений, их организаторов с исполнителями, как и защите пострадавших с почитанием их страданий в честной памяти.